Вопрос: ??
1. я автор и у меня все плохо | 32 | (15.84%) | |
2. я автор и у меня все хорошо | 8 | (3.96%) | |
3. я автор и я ушел из фандома, байбай | 33 | (16.34%) | |
4. я читатель и я комментирую | 18 | (8.91%) | |
5. я читатель и я не комментирую | 63 | (31.19%) | |
6. что делать? кто виноват? как быть? куда ж нам плыть? | 48 | (23.76%) | |
Всего: | 202 Всего проголосовало: 135 |
Все всхлипыванья луж и шарканье дождя
И все разрывы струн в ночном канкане диком
Я опишу потом, немного погодя.
И скрою ту боязнь, что не дождусь рассвета,
Хоть знаю – нет конца канкану и дождю,
Хоть знаю – сколько дней до окончанья света.
Об этом не скажу. Немного подожду.
Что означает ночь? Что нас уже приперло.
Приперло нас к стене. А время – к рубежу.
Вот подходящий час, чтоб перерезать горло.
Немного подожду. Покуда отложу.
по-моему очень оптимистично?
Зеленый ветер в позапрошлом мире,
я вызолочен зрелостью своей
в расцвете вечера, исполненный природы.
Сладчайший тайный плод, я содержу
первоосновы - землю, воду, воздух,
огонь, - а вместе с ними - бесконечность.
Я свет струю - пусть золотится тьма,
толкую запах - сумрак пахнет богом,
лью звук - в просторе музыки глубины,
смакую вкус - пьет мою душу мягкость,
ласкаю одиночество касаньем.
Я - высшая из ценностей, от лона
поступка отделенная в округлость
и четкость линии. Я - это все.
Все - стало быть, вершина ничего,
все, коему достаточно себя,
чтобы... насытить честолюбье.
Когда я был дитя и бог, Могер был не селеньем скромным,
а белым чудом - вне времен - сияющим, огромным...
Все на своих местах - вода, земля и небосклон,
церквушка - дивный храм, домишки - светлые хоромы,
и я, сквозь виноград, с веселым псом несусь тропой укромной,
и мы, как ветер, невесомы, беспечны, словно громы,
и детства мир от мира горизонтом отделен.
Прошли года, и после горестной разлуки первой
вернулся я в мой сказочный Могер и не узнал Могера.
Кругом - ни храмов, ни хором; в кладбищенской тоске безмерной,
в уединенье полном - средь лачуг - застыла тишина.
И я уже не бог, я муравьишка, жалкий смертный;
все пусто, лишь рассыльная Кончита, солнцем сожжена,
по знойной улице бредет, вся в черном и лицом черна,
а вслед за ней... ребенок-бог с божественной собакой верной;
в себя ребенок погружен, витает в облаках - волшебных сферах,
собака - так важна! - и в нужности своей убеждена.
А время... за ребенком-божеством умчалось время...
Кому из нас дано изведать чудо повторенья?!
О, если бы не знать, вовек не знать, не знать старенья,
и снова стать зарей, и оставаться божеством -
вне всех времен - и умереть в Могере сказочном моем!
фидбек не обязателен )
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью - убивают,
Нахлынут горлом и убьют!
От шуток с этой подоплекой
Я б отказался наотрез.
Начало было так далеко,
Так робок первый интерес.
Но старость - это Рим, который
Взамен турусов и колес
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез.
Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.
Пустыни сипли,
Ревели львы и к зорям тигров
Тянулся Киплинг.
Зиял, иссякнув, страшный кладезь
Тоски отверстой,
Качались, ляская и гладясь
Иззябшей шерстью.
Теперь качаться продолжая
В стихах вне ранга,
Бредут в туман росой лужаек
И снятся Гангу.
Рассвет холодною ехидной
Вползает в ямы,
И в джунглях сырость панихиды
И фимиама.
Есть книги -
В иные из них загляни
И вздрогнешь:
Не нас ли
Читают
Они
Покоривший многие племена,
Прислал ко мне черного копьеносца
С приветом, составленным из моих стихов.
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнем неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память мои стихи.
Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи.
Много их, сильных, злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,
Верных нашей планете,
Сильной, весёлой и злой,
Возят мои книги в седельной сумке,
Читают их в пальмовой роще,
Забывают на тонущем корабле.
Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца,
Но когда вокруг свищут пули
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать что надо.
И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: я не люблю вас,
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти и не возвращаться больше.
А когда придет их последний час,
Ровный, красный туман застелит взоры,
Я научу их сразу припомнить
Всю жестокую, милую жизнь,
Всю родную, странную землю,
И, представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно Его суда.
Годы странствий. Венеция. Рим.
Дневники. Замечанья. Тетрадки.
Вот блестящий ответ на нападки
И статья «Почему мы дурим».
Вы устали? Уж скоро конец.
Вот поэта лавровый венец —
Им он был удостоен в Тулузе.
Этот выцветший дагерротип —
Лысый, старенький, в бархатной блузе —
Был последним. Потом он погиб.
Здесь он умер. На том канапе.
Перед тем прошептал изреченье
Непонятное: “Хочется пе...”
То ли песен? А то ли печенья?
Кто узнает, чего он хотел,
Этот старый поэт перед гробом!
Смерть поэта — последний раздел.
Не толпитесь перед гардеробом.
Стирая дождь со щек:
Таинственна ли жизнь еще?
Таинственна еще.
Не надо призраков, теней:
Темна и без того.
Ах, проза в ней еще странней,
Таинственней всего.
Мне дорог жизни крупный план,
Неровности, озноб
И в ней увиденный изъян,
Как в сильный микроскоп.
Биолог скажет, винт кружа,
Что взгляда не отвесть.
Не знаю, есть ли в нас душа,
Но в клетке, скажет, есть.
И он тем более смущен,
Что в тайну посвящен.
Ну, значит, можно жить еще.
Таинственна еще.
Придешь домой, рука в мелу,
Как будто подпирал
И эту ночь, и эту мглу,
И каменный портал.
Нас учат мрамор и гранит
Не поминать обид,
Но помнить, как листва летит
К ногам кариатид.
Как мир качается держись!
Уж не листву ль со щек
Смахнуть решили, сделав жизнь
Таинственней еще?
В тихий час предрассветный
Я узнал, что рожден для скитаний,
И я вышел из дома
В холодную звездную тьму
И побрел на восток
По заброшенным тропам познанья,
И назад не взглянул -
Лишний раз горевать ни к чему...
От цветущих долин,
Где неведеньем воздух пропитан,
Через мертвые реки забвенья,
С неподвижною черной водой,
Сквозь дремучие дебри лесные,
По ущельям, туманом залитым,
Я прошел, ибо жаждал найти
Край, где временем правит покой.
И я цели достиг,
День устало клонился к закату,
И туманною влажною мглою
Заклубились подножия гор.
Позади - перевалы хребтов
И стремительных рек перекаты,
Впереди предо мной
Рассекали небесный простор
Распростертые крылья
Парящих орлов
Над увитого хмелем стенами
Старинного замка,
Умиравшее Солнце текло
В витражах, что алели, как кровь,
И скользило по кронам деревьев
Молчащего древнего парка.
Я прошел через парк
По дороге, мощеной гранитом,
И неслышно тяжелые двери
Разошлись, пропуская меня.
И дыханье холодной тоски
В мое сердце отравой проникло,
И пошел я глухим коридором
На мерцающий отблеск огня.
Я заранее знал,
Что не встречу ни слуг, ни хозяев.
Проходя полумраком покоев
Я дорогу легко узнавал -
Этот полный покоя причал
Часто снился мне в годы скитаний,
Только обруч холодной тоски
Все сильней мое сердце сжимал.
Словно бархат струился уют,
Вилось пламя под сводом камина,
Я присел и согнулся устало,
И ладони огню протянул -
Но огонь был холодным как лед,
И ни треска, ни запаха дыма
От нетронутых пламенем дров
Не услышал я и не вдохнул.
И в тревоге я выбежал в парк,
Меркло небо в закатном мерцаньи,
В нем парили огромные птицы,
Я вгляделся - и словно прозрел!
Не орлы, а плешивые грифы
Рассекали закат в ожиданьи,
В их безмолвном угрюмом круженьи
Я легко прочитал свой удел!
Я бежал, как бегут от чумы,
От сетей безмятежного ада,
Оглянулся - ни замка, ни парка,
Только грифы парят в вышине,
Да на миг показалось глазам,
Будто мчится навстречу закату
По разлитым как кровь небесам
Бледный всадник на бледном коне...
я автор и я ушел из фандома, байбай
тоже стихи в тему
у семнадцати авторов фидбека нет
у двух есть
двадцать авторов ушло без шапки в ночь холодную туда где фидбек есть
девять читателей комментируют (интересно, кого? двух авторов с фидбеком?)
тридцать два читателя безмолвствуют (причины неясны)
о смысле бытия задумалось двадцать пять человек
Ни подушки, ни ковра!
что касается
калабуховскогоКошкиного дома - во второй части кошки построили новый дом и зажили щастливо ))Вопрос, конечно, на том же самом месте они построили или уже на каком-то другом.
И подарила губы мне.
Я целовал ее устало
В сырой осенней тишине.
И слезы капали беззвучно
В сырой осенней тишине.
Гас скучный день - и было скучно,
Как всё, что только не во сне.
Шерлолли)))
это уже про позитив-соо
это уже про позитив-соо
- Как буйно жизнь кипит на стенках саркофага!
Было пасмурное небо...
Я ушёл как будто не был,
Я свободен... Светлый час.
Я вспоминаю пестрый луг,
Где царствовал высокомерный,
Мной обожаемый индюк.
Была в нем злоба и свобода,
Был клюв его как пламя ал,
И за мои четыре года
Меня он остро презирал.
Ни шоколад, ни карамели,
Ни ананасная вода
Меня утешить не умели
В сознаньи моего стыда.
И вновь пришла беда большая,
И стыд, и горе детских лет:
Ты, обожаемая, злая,
Мне гордо отвечаешь: «Нет!»
Но всё проходит в жизни зыбкой —
Пройдет любовь, пройдет тоска,
И вспомню я тебя с улыбкой,
Как вспоминаю индюка!
Пора бы вернуться к рассудку!
Довольно с тобой, как искусный актер,
Я драму разыгрывал в шутку!
Расписаны были кулисы пестро.
Я так декламировал страстно,
И мантии блеск и на шляпе перо,
И чувства - все было прекрасно.
Но вот, хоть уж сбросил я это тряпье,
Хоть нет театрального хламу,
Доселе болит еще сердце мое,
Как будто играю я драму.
И что я поддельною болью считал,
То боль оказалась живая -
О боже, я раненый насмерть играл,
Гладиатора смерть представляя!
и не всем авторам он нужен.
Ага, остались еще автотрофы в русских селеньях
не знаю ни одного автора, который бы выкладывался просто так, не рассчитывая на коммы. А если и говорит, что вот, де, ради себя пишет. То сразу закономерный вопрос: а чего тогда не в стол? Нет, если человек выкладывается, он предполагает диалог. Даже если слишком смущается, чтобы это открыто признать. Люди пишут для того, чтобы что-то кому-то сказать, или кого-то эмоционально затронуть. Если автор выкладывает свой текст и действительно не желает фидбэка... ну, какая-то публичная мастурбация, простите. Но я такого не видела ни разу, повторюсь.
вот тот же вопрос был к автору, который орал на всех, кто смел хвалить его тексты.